Сами рисунки словно представляют нашему вниманию процесс непосредственного «художественного мышления», который осуществляется художником не только и не столько рационально (по плану), сколько телесно (здесь и сейчас): вслух, зримо, ощутимо. Несмотря на разрозненный характер, ряды графических листов выстраиваются в полный ассоциаций нарратив и предлагают поразмыслить об искусстве в его контекстуальном и вневременном измерении.
Отправной точкой экспозиции стала цитата из теоретического исследования Василия Кандинского «Точка и линия на плоскости» (1926), в котором художник пытается отыскать глубинные основы художественного языка. Опираясь на главные «строительные элементы» живописной формы — точку, линию и плоскость — Кандинский открывает принципиальные законы формообразования, призванные с помощью искусства «найти живое, сделать его пульсацию ощутимой и обнаружить в живом целесообразное». Графика Первушина в экспозиции трансформируется от созерцательности и умиротворенности к хаотичной твердости и нервозности штриха, который в итоге становится размытым в границах пятном, темным или цветным. В импульсивности и текучести социальных и политических событий наше состояние и настроение становится таким же хаотичным и неустойчивым, определенным образом влияющим на происходящее вокруг. Так и эта экспозиция рождалась в спонтанном и ассоциативном диалоге с текущими событиями, прочитанными или вспыхнувшими в памяти цитатами, испытываемыми эмоциями, чтобы в итоге предстать как пульсирующее «вчера», «сегодня», «завтра».